Сербия, Грузия, Украина, Кыргызстан и Армения — эти страны объединяет одно: за последние 20 лет в них произошла смена режима в результате массовых протестов. Представляют ли уличные выступления угрозу для режима Путина? Скорее нет, поскольку система довольно стабильна. В этом п олитологи Грэм Робертсон и Владимир Гельман едины, но аргументы почему у обоих разные.
На постсоветском пространстве несколько политических лидеров были свергнуты народными протестами, например во время так называемых цветных революций. В России Путин у власти почти 20 лет. Почему протесты ему ничем не грозят?
Грэм Робертсон: Все революции, увенчавшиеся успехом, имеют одну общую черту — отсутствие единства в правящем классе. Это справедливо в том числе и для современных революций, таких как свержение авторитарных лидеров в Сербии (2000), Грузии (2003), Украине (2004 и 2014), Кыргызстане (2010) и Армении (2018). При единстве элиты мощь государства является слишком серьезным препятствием для общественных протестов, особенно в стране с таким обширным и могущественным государственным аппаратом, как Россия. С момента прихода Путина к власти в 2000 году это необходимое условие революции ни разу не возникало. Поэтому залог успеха Путина в противодействии революции заключается именно в том, что ему удалось объединить вокруг себя элиты, видящие в нем гаранта защиты своей власти и привилегий.
При единстве элиты мощь государства является слишком серьезным препятствием для общественных протестов, особенно в стране с таким обширным и могущественным государственным аппаратом, как Россия.
Из этого, конечно, следует вопрос, почему Путину удалось сплотить правящую элиту, в то время как другие лидеры в разных странах потерпели неудачу. Ответ можно свести к трем пунктам.
Во-первых, и, вероятно, прежде всего, дело в том, что Путину удалось установить контроль за доступом к материальным благам и привилегиям в России. Эта задача облегчалась тем, что большая часть материальных ценностей в России так или иначе зависит от нефтегазовых ресурсов, а их можно довольно легко контролировать из Москвы. Кроме того, Путин использовал доступ к материальным благам для укрепления собственных связей с различными силовыми структурами. Поэтому даже миллиардеры, добившиеся успеха своими силами и желающие сохранить состояние, в конечном счете находятся в зависимости от Путина.
Во-вторых, в России, в отличие от Украины, преобладает одна национальная идентичность. Прочие конкурирующие идентичности либо малы и значимы лишь на региональном уровне, либо внутренне разобщены. Это значительно облегчило задачу предотвращения появления серьезной альтернативной силы в регионах и позволило Путину сохранить широкую поддержку за счет апелляции к национализму, даже на фоне понижения его рейтинга.
В-третьих, президент Путин отчасти благодаря везению, отчасти собственными усилиями получил контроль над СМИ, и использовал его в своих целях. Это позволило ему маргинализировать потенциальную оппозицию и обеспечить себе сильную общественную поддержку. Изначально народная поддержка основывалась на экономическом «чуде», с которым Путину в первые два президентских срока тоже более или менее повезло.
Одну потенциальную опасность Кремль все-таки не может контролировать: идеи и креативный потенциал российского общества.
В сочетании эти элементы помогли сплотить его окружение даже перед лицом экономических трудностей и довольно серьезных вызовов. Однако нет гарантий, что эта стратегия будет успешной и в будущем, — за сохранение достигнутого успеха необходимо постоянно бороться. Конечно, в этой борьбе президент Путин пользуется крайне несправедливым преимуществом: он контролирует телевидение, политические партии, крупные предприятия, банки и т. д. Но одну потенциальную опасность Кремль все-таки не может контролировать: идеи и креативный потенциал российского общества.
Владимир Гельман: Я бы хотел бы особенно подчеркнуть репрессивные реакции режима на прошлые и текущие прот есты.
Для смены режима посредством протестов необходимо выполнить два типа условий. Первый известен среди исследователей общественных движений как WUNC (worthiness, unity, numbers, and commitment — важность, единство, численность и обязательства) — другими словами, это продолжительная и масштабная коалиционная мобилизация противников режима, разделяющих идентичность, направленную против режима, и готовых бороться с существующей политической системой. Вторым необходимым фактором, как отметил Грэм, является наличие глубокого раскола в правящей элите.
До сих пор Россия не продемонстрировала ни одного из этих условий: масштаб протестов в постсоветской России даже близко не приближался к уровню, необходимому для свержения политических лидеров, в том числе Путина. Даже самая мощная волна протестов 2011–2012 годов оказалась относительно небольшой по численности, общая идентичность протестующих была довольно слабой, протест продолжался недолго и поэтому был легко подавлен режимом, действовавшим, в свою очередь, последовательно и жестко.
Кроме того, даже если части элиты в чем-то не согласны с режимом, они никогда не высказывались против Кремля из-за риска наказания за нелояльность. В качестве примера можно привести поведение «системных» оппозиционных партий, в первую очередь ЛДПР и «Справедливой России», а также КПРФ, которые могут выражать свое недовольство определенным политическим курсом, но не оспаривают сам режим как таковой. Если сравнить эти условия с ситуацией на Украине (как в период Оранжевой революции 2004 года, так и во время Майдана 2013–2014 годов) или в Армении (2018), легко заметить, насколько сильно современная Россия от них отличается.
Чтобы сдержать вызовы как элит, так и общественности, российский режим приложил большие усилия для поддержания лояльности, успешно сочетая кооптацию и ограничение свобод по отношению как к элитам, так и к гражданам страны в целом. Так, после 2012 года репрессии против реальной и потенциальной оппозиции в России стали гораздо более жесткими и последовательными, а возрастающие риски репрессий препятствуют развитию протеста. В результате повестка протестов, как правило, ограничивалась определенным количеством местных и/или не явно политических вопросов (от защиты окружающей среды до сохранения культурного наследия), в то время как их политизация так или иначе систематически преследовалась Кремлем.
В обозримом будущем Владимир Путин должен будет покинуть президентское кресло. Существует теория, согласно которой именно в такие моменты уличные протесты становятся наиболее опасными для режима. Как вы считаете, возможен ли в ближайшие годы в России сценарий смены власти под давлением улицы?
Владимир Гельман: Такой сценарий возможен, но пока маловероятен. Связано это с тем, что Путин, даже если и покинет президентское кресло, вероятно. не перестанет руководить страной. Все обсуждаемые в СМИ варианты: возможные изменения Конституции России, переход Путина на пост премьер-министра (аналогично ситуации в 2008–2012 годах), создание Союзного государства с Беларусью — как раз предполагают, что Путин сохранит власть в стране после истечения нынешнего срока президентских полномочий. Поэтому мы не видим в России сегментов элит, способных в преддверии будущих выборов отказаться от лояльности по отношению к Путину. Разговоры о возможном «преемнике» главы государства носят лишь технический характер.
Нет оснований считать, что выбор того или иного механизма сохранения власти каким-либо образом повлияет на протестную динамику.
При этом в ближайшие годы, скорее всего, будут наблюдаться (и уже наблюдаются) всплески уличной активности, но с истечением срока президентских полномочий Путина этот процесс напрямую не связан. Понятно, что массовое недовольство и уличные протесты, скорее всего, послужат неблагоприятным фоном для сохранения власти Путиным после 2024 года, однако нет оснований считать, что выбор того или иного механизма сохранения власти каким-либо образом повлияет на протестную динамику.
Грэм Робертсон: Я согласен с Владимиром в том, что вероятность смены власти в России непосредственно под давлением улицы невелика даже в среднесрочной перспективе. В России практически немыслим украинский сценарий, при котором президент лишается защиты силовиков и вынужден бежать, как Янукович в 2014 году.
Протесты могут оказаться фактором, который помешает власти действовать по своему плану.
Однако это не означает, что протест не будет иметь никакого значения в процессе транзита власти. Цель нынешней элиты заключается в том, чтобы способы сохранения преемственности были определены за закрытыми дверями. Они хотят разработать такой сценарий, при котором Путин сможет сохранить реальную власть, независимо от того, как это будет формально выглядеть. Тем не менее протесты, особенно если протестующие способны вызвать симпатию у широкой общественности, могут оказаться фактором, который помешает власти действовать по своему плану: Путину, понесшему имиджевые потери из-за неумения справиться с уличными протестами, будет значительно труднее искать новый конституционный механизм, чем Путину успешному, популярному и всеми любимому. Это будет особенно важно в том случае, если новые механизмы необходимо будет ратифицировать с помощью голосования, будь то референдум или президентские выборы нового временного заместителя.
Грэм Робертсон — профессор политологии в Университете Северной Каролины в Чепел-Хилле и директор Центра славянских, евразийских и восточноевропейских исследований. Он занимается изучением политического протеста и поддержки авторитарных режимов. Его новая книга (вместе с Сэмюэлем А. Грином) «Putin v. The People» была опубликована издательством Йельского университета в июне 2019 года. В ней представлен новый взгляд на социальные основы поддержки и противодействия авторитарному правлению в России.
Владимир Гельман — профессор кафедры политологии Европейского университета в Санкт-Петербурге, профессор Центра исследований России при Александровском институте Хельсинкского университета. Автор и редактор многочисленных книг и статей о российской и постсоветской политике и государственном управлении.