Своей антикоррупционной кампанией Алексей Навальный привлек к протесту многих политических активистов. Как ему это удалось? И стали ли активисты всего лишь инструментом в его «политических играх»? На эти вопросы отвечает Ян Матти Долльбаум , который лично поговорил с активистами и проанализировал данные социологических исследований.
е… Я думаю, я думаю, не будет проблемы… (смеется) ответить на все вопросы…»
Саше — 21 год, но выглядит он как подросток. Во время интервью нервничает, говорит сбивчиво, то и дело обрывает себя на полуслове и начинает снова. Он весь сияет, когда о чем-то рассказывает, и, наоборот, хмурится, когда напряженно задумывается и пытается что-то вспомнить. Правда, ча ще Саша улыбается, ведь ситуация необычная: его с интересом слушает молодой ученый и задает вопросы. В такие моменты главное — создать атмосферу взаимного доверия.
Это было в сентябре 2017 года. К тому моменту Саша уже несколько месяцев принимал участие в президентской кампании оппозиционного политика Алексея Навального. Всего в рамках исследовательского проекта, проведенного осенью 2017 года в семи крупных городах России, были опрошены 23 респондента. Все интервью выстроены по одной схеме: они призваны раскрыть личную мотивацию и политические убеждения респондентов, а также собрать их впечатления от участия в кампании Навального. Саша — один из многих людей, которых эта предвыборная кампания сделала политическим активистом.
Саша признается, что у него всегда был какой-то интерес к политике, но активного участия в ней он никогда не принимал. В марте 2017 года он наткнулся на фильм Навального «Он вам не Димон» , в котором тот обвинял Дмитрия Медведева в коррупции. Ролик стремительно набрал популярность: за несколько недель его посмотрели более 10 миллионов раз (на сегодняшний день — более 31 миллиона).
посмотрел этот фильм, ну меня он очень так зацепил, как бы. Я и так знал, что в России происходят вот, ну, коррупции и прочие вот эти вещи нехорошие, но это как-то заставило меня, вот этот фильм именно, начать какую-то активную деятельность».
26 марта 2017 года Саша пошел на демонстрацию «Мы требуем ответа» в Новосибирске. Такие акции команда Навального организовала во многих городах по всей стране. Они были направлены на то, чтобы заставить премьер-министра Медведева отреагировать на серьезные обвинения в коррупции. На демонстрации Саша познакомился с другими молодыми людьми, и они пригласили его зайти в недавно открывшийся штаб кампании.
«Об этом тоже я особо не знал. То есть какая-то активная моя деятельность как волонтера началась с апреля месяца. С апреля я принимал участие, ну, в общем-то во всем»
С этого момента Саша — в центре событий: знает, куда прятать листовки в случае очередного внезапного обыска в штабе и что отвечать родственникам, которые советуют не участвовать в чужой политической игре. Он на дружеской ноге с несколькими лидерами местного протестного движения, которые читают лекции в новосибирском офисе и произносят речи на демонстрациях.
ля Саши, как и для многих других, демонстрация 26 марта оказалась поворотным моментом. В исследованиях, посвященных социализирующему воздействию политического протеста, многие социологи, в том числе Донателла делла Порта и Оливье Фильоль , отмечают, что подобные события обладают преображающей силой: участие в них вырывает человека из привычного контекста и открывает ему новое видение самого себя и своего окружения. Иногда в такие моменты он сходится с теми, с кем иначе вообще никогда бы не встретился, — именно так случилось с Сашей.
В кампании Алексея Навального успешно использовались именно эти социальные механизмы протеста: она началась с вирусного видеоролика, нацеленного на молодую аудиторию, затем прошла демонстрация, давшая необычные эмоциональные переживания и первый опыт коллективного действия. В ходе стильной и динамичной кампании молодые люди, которые хотели заняться общественной деятельностью, легко находили себе применение. Ее жестко централизованная организационная структура (по мнению некоторых — даже авторитарная) не требовала от активистов-новичков никаких предварительных знаний. Последующие протестные акции, проведенные командой Навального в регионах уже совместно с привлеченными активистами, создали чувство общности; отчасти это чувство появилось под воздействием совместно пережитого противодействия со стороны государства и контрмобилизации сторонников противоборствующих политических сил. Так сформировалось новое молодежное движение.
авальному удалось канализировать существующее недовольство в собственный политический проект. Мобилизация произошла благодаря тому, что люди получают удовольствие от совместных действий и постепенно становятся единой командой. Но то, что протестные акции целенаправленно встраиваются в политическую кампанию, не означает, что сам протест был инициирован извне и не имеет под собой реальной основы, а активисты используются как пушечное мясо в борьбе за власть, о чем иногда говорят проправительственные СМИ.
Опыт Восточной Европы показывает, что массовые протесты, участники которых поддерживают конкретные оппозиционные силы, могут запускать демократические преобразования в стране. Это возможно, однако, только если гражданскому обществу удастся обеспечить контроль над этими силами после их прихода к власти. С этим часто возникают трудности, как, было например, после «цветных революций» в Грузии и на Украине.
Значит ли это, что молодые люди, примкнувшие к кампании, действовали по меньшей мере легкомысленно и необдуманно? Саша, например, упоминает одного своего родственника, который считает его наивной жертвой чужих политических игр. Но такой подход игнорирует то, что, Саша принял решение самостоятельно, и отказывает ему и всем остальным активистам в дееспособности. В конце концов, у него было достаточно причин не принимать участия в кампании: Сашины друзья, рассказывает он, вовсе не были сторонниками Навального, на демонстрацию 26 марта он пошел один, и это было рискованно.
На вопрос о том, как он относится к возможному преследованию и другим проблемам в связи с оппозиционной деятельностью, Саша отвечает:
«…на самом деле, надеюсь, что проблем не будет, ну, я понимаю, что не исключено, что они появятся. Я не знаю, в каком виде они могут быть, но, опять же, произойти все что угодно может»
Сколько же новых активистов, таких как Саша, смогла привлечь кампания Навального? И какую роль в этом играли опытные активисты?
Пролить свет на это позволяет опрос соратников Навального, проведенный в социальной сети «ВКонтакте». 10% опрошенных заявили, что активно и регулярно участвовали в кампании (например, раздавали листовки), и бóльшая часть этих активистов раньше не участвовала в демонстрациях. Половина принявших участие в общероссийских протестах 26 марта и 12 июня 2017 года, организованных штабом Навального, вообще не имела протестного опыта.
Данные опроса говорят также о том, что большинство активных участников кампании (60%) не имело до этого никакого опыта политического или другого активизма.
Организаторам кампании удалось, таким образом, привлечь довольно значительное число молодых сторонников , ранее не принимавших участия в протестах.
А как же обстоит дело с опытными активистами? Кампания была ориентирована и на них, о чем свидетельствует распределение активистов по интенсивности их участия в работе штабов. Наиболее активные участники чаще имели какой-то опыт в политической или социальной деятельности.
Получается, что, хотя избирательному штабу Навального действительно удалось мобилизовать много новичков, проведением кампании занимались далеко не только люди, похожие на Сашу.
Но протест не только помогает привлечь новых активистов. Еще он дает возможность сформировать политический капитал. Во-первых, создается медийный образ, свидетельствующий о значительной поддержке: движение, способное под своими лозунгами вывести людей на улицы по всей стране, определенно должно иметь некий политический вес. Именно поэтому партии и крупные общественные движения порой пытаются примкнуть к гражданским протестам, чтобы продвинуть собственные политические проекты. Сами протестующие часто активно сопротивляются таким попыткам и стремятся дистанцироваться ото всех политических сил.
Во-вторых, организаторы политической кампании могут попытаться обернуть репрессивную реакцию властей в свою пользу, чтобы тем самым «разоблачить» противника или представить его поведение в нужном для себя свете. Хороший пример — твиты Навального и его коллег, в которых они используют преследования и ограничения в работе штаба кампании как повод для транслирования политических месседжей.
Алексей Навальный
@navalny
В Екатеринбурге 5 мая будет полностью согласованный митинг . Тем не менее, прямо сейчас полиция изымает в нашем штабе изымает приглашения на этот согласо ванный митинг. Екатеринбуржцы, вы знаете, что делать . 5 мая, 15:00, Октябрьская площадь. Перед Драмтеатром.
3 мая 2018
398 ретвита | 2.234 отметок «Нравится»
Алексей Навальный
@navalny
За вашу и нашу свободу (демонстрантка в автозаке )
12 июня 2017
636 ретвита | 3.188 отметок «Нравится»
Леонид Волков
@leonidvolkov
А вот и моя любимая, родная, ст.144ч3 УК
(Журналист демонстрирует свое удостоверение).
12 июня 2017
136 ретвита | 478 отметок «Нравится»
Алексей Навальный
@navalny
За одиночный пикет против приезда Баллона – 10 суток. Вот как охраняет власть покой мерзкого лжеца. Когда я ездил по стране во время выборов, даже когда меня обливали зеленкой проплаченные путинские активисты, полиция говорила: нарушений нет.
12 июня 2017
636 ретвита | 3.188 отметок «Нравится»
Этот прием работает даже в том случае, если акции протеста вообще не удается организовать. Осенью 2017 года Навальный запланировал серию выступлений в поддержку своей кампании, а его команда разослала десятки заявок на проведение таких мероприятий в администрации городов России .
Первые мероприятия были успешно согласованы, однако затем власти начали отклонять большинство запросов, зачастую с нарушением закона. В ответ на это штаб кампании не только начал проводить мероприятия на частных земельных участках, но и сразу же опубликовал таблицу запланированных мероприятий, почти полностью состоящую из красных ячеек — отказов в согласовании.
Протест играет центральную роль при формировании образа (фрейминг) политического противника. Сама кампания позиционируется как хорошо организованная и соблюдающая требования законодательства, а государственные структуры (например, полиция или местные власти), которые по идее должны сохранять политический нейтралитет, предстают постоянно чинящими препятствия законным требованиям организаторов во имя сохранения власти Владимира Путина и правящей партии.
В кампании Навального этот тезис заострен и упрощен, но он не сильно расходится с результатами исследований так называемых гибридных режимов. Формально они являются демократическими, но на практике эксплуатируют государственные институты в своих интересах, чтобы сузить политическим противникам пространство для маневра.
Например, кандидаты и партии зачастую вообще не допускаются к выборам на основании формальных ошибок в представленных документах, а демонстрации запрещаются под крайне надуманными предлогами.
В случае с Навальным к этому добавляется неофициальный запрет на его появление на государственных телеканалах, действующий уже много лет. Из-за этого протесты и реакция на них начинают играть еще большую роль в политической коммуникации.
По Сашиным словам, в Новосибирске это уже ощущается:
«Один друг думал, что, типа, ну и Алексей Навальный, и вся вот это кампания это все, ну, какой-то развод, обман и прочее, но на самом деле вот он как-то очень поменял свое мнение, мне кажется, с последними событиями. То есть, допустим, я ему говорю, что вот там Навального опять задержали, он спрашивает: „Почему?“ Я ему объяснил, что вот он звал людей приходить на встречу, которая была согласована. Он говорит: „Ну это, что-то какой-то вообще беспредел“. Ну, его это тоже начинает волновать».
Личная история Саши и кампании Навального в целом наглядно демонстрируют, как функционирует протест в более крупных политических проектах. С одной стороны, есть Алексей Навальный, известный политический деятель, долгосрочная цель которого — сменить Путина на посту президента России. Если верить его нынешним заявлениям, он хочет сделать Россию более демократичной страной, установить в ней верховенство права и начать борьбу с огромным экономическим неравенством.
С другой стороны, есть люди, готовые бороться за политические изменения, поскольку они либо недовольны существующей ситуацией, либо хотят принять участие в коллективных действиях. Иногда — то и другое вместе. Без этих людей, их идей и энтузиазма Навальный, скорее всего, остался бы обычным адвокатом и автором антикоррупционных расследований. Но стратегия его кампании выстроена так, что самые разные люди работают на достижение общей цели. Так их протестный потенциал канализируется.
Иными словами, кампания Навального построена на сочетании двух подходов: самоорганизации снизу и централизованного управления сверху. Это не единственный возможный вариант: и протестное движение 2011–2013 годов, и выступления против недопуска к муниципальным выборам независимых кандидатов летом 2019 года выросли из стихийной и не целенаправленной мобилизации общества. Поддержка определенных политических сил не была единственной целью этих движений, хотя стратегическое планирование тоже играло определенную роль. Удельный вес двух описанных подходов в каждом отдельном случае будет разным, но для организации долгосрочного и успешного протеста важны оба.
Сочетание «управления сверху» и «самоорганизации снизу» может вести и к конфликтам. В 2018 году КПРФ часто поддерживала социальные протесты, в том числе против повышения пенсионного возраста. Коммунисты организовывали демонстрации, предоставляли гражданским активистам необходимое финансирование и наработанные организационные ресурсы (например, помогали во время судебных процессов и в борьбе с репрессивными действиями властей). Однако сами активисты неоднократно обвиняли Компартию в том, что она использует протест прежде всего в собственных целях.
Такая напряженность в отношениях между политическими силами и общественными инициативами наблюдается и в других странах, а также в иных политических контекстах. Однако особенно характерна она именно для российского общества, в котором публичной политики долгое время практически не существовало, а реальная политическая конкуренция систематически подавляется. С одной стороны, политический активизм часто воспринимается не как естественное поведение, а как грязная игра в чьих-то корыстных интересах. С другой — в условиях закрытой политической системы сами лидеры оппозиции вынуждены привлекать внимание и использовать мобилизирующий эффект протеста.
Ян Матти Долльбаум изучал политологию и славистику в университетах Гейдельберга, Санкт-Петербурга, Майнца и Лондона. С лета 2016 года он занимается научным проектом Life after the end of a protest cycle: development paths of local protest in electoral authoritarian regimes. The case of Russia 2011-2016, реализуемым Исследовательским центром Восточной Европы при Бременском университете. В рамках проекта он пишет диссертацию, посвященную политическим и социальным условиям развития протеста, с акцентом на локальном протесте в России.