о многих случаях скоординированные «коллективные действия», в том числе акции протеста, улучшают положение всех членов группы: рабочие, участвующие в забастовках, могут добиться повышения зарплаты, а горожане, выйдя на митинг, — спасти сквер от уничтожения.
Теоретически.
Но в реальности, с точки зрения пользы для отдельного человека, уличные протесты часто иррациональны: издержки (например, личный риск, потраченные силы и время) перевешивают индивидуальную выгоду. Этот факт, на который в 1960-х годах обратил внимание Манкур Олсон , вошел в общественные науки под названием проблемы коллективных действий (collective action problem).
Даже если все убеждены в эффективности забастовок и политических протестов, для отдельно взятого индивида, особенно в больших группах, весьма разумным будет как раз в них не участвовать. Ведь «издержки» таких действий (например, риск получить дубинкой по почкам) каждый несет сам, в то время как выгоды — например, сохранение цветущего сквера, — доступны и тем, кто не участвовал в демонстрациях .
Вот он — классический «эффект безбилетника». К тому же в России риски (потенциальные издержки, как выражаются экономисты) могут действительно оказаться очень высокими.
Таким образом, при условии, что люди действуют рационально, протестов в защиту общественных благ по сути происходить не должно — ни в России, ни где-либо еще. И все же они есть: тысячи людей по всей стране выходят на уличные акции против загрязнения окружающей среды, коррупции, произвола, сокращения социальных гарантий и за участие в политическом процессе. Их не всегда десятки тысяч сразу, и они не всегда привлекают внимание СМИ. Но порой они даже достигают успеха. Правда, успех в разных случаях может пониматься по-разному. Иными словам, проблема коллективных действий перестает быть проблемой именно тогда, когда мобилизация сопровождается особенно высокими издержками.
Мотивация и импульсы для протестной активности могут быть самыми разными. Вот три истории, которые их иллюстрируют.
лава — инженер-строитель из Подмосковья . Всегда хотел жить возле леса. Наконец мечта исполнилась: он покупает землю и переезжает в деревню. И тут внезапно узнает, что лес рядом с его участком собираются вырубить, потому что некая компания планирует многоэтажную застройку.
«Для меня это было вообще шок. То, ради чего я туда приехал вообще, мечта моя, так сказать, все это собираются уничтожить»
Сначала он пишет губернатору и получает неожиданный ответ: оказывается, лес — никакой не лес, а «огромное болото» и, следовательно, неохраняемая территория.
«Я тогда юридически был олух полный — болото не может находиться в частной собственности. И при этом нам просто администрация области прямым текстом говорит: „да это болото, мы собираемся его вообще застроить домами ”»
Слава говорит о шоке, вызванном вторжением государства в его частное пространство . Этот опыт вынуждает его защищать мир , который он привык считать неприкосновенным, и вынуждает начать протест. Он объединяется с другими жителями деревни, приглашает журналистов и организует протестные акции. Его давно уже заботит не только защита своего кусочка леса, но и другие местные проблемы. По его словам, многие из них связаны с коррупцией, в особенности — правящей партии «Единая Россия».
Конфликт с чиновниками, возникающий помимо воли людей и заставляющий их занять оборонительную позицию, — вероятно, самый распространенный путь к протестам. В то же время он меньше всего освещается СМИ: о таких местных историях нечасто пишут даже региональные газеты.
Еще один пример, из другого региона и другой сферы, — случай Анатолия. Он начал активистскую деятельность в 50 лет после того, как узнал о планах постройки вблизи своего родного Архангельска большой свалки для мусора из Москвы.
Ни Слава, ни Анатолий не считают себя оппозиционерами, избегают политического позиционирования и свой протест также называют «неполитическим», хотя на местном и региональном уровнях они преследуют на самом деле именно политические цели. Такое амбивалентное отношение к политике свойственно многим протестующим .
прочем, к протесту ведут и другие пути — прямо и однозначно политические. Это прежде всего так называемый моральный шок — внезапное потрясение от чего-то, что пришлось пережить или увидеть и что вырвало человека из привычных когнитивных моделей и подтолкн уло к коллективным действиям, как бы мала ни была вероятность, что личный вклад каждого приведет к успеху.
Ирина из Нижнего Новгорода стала активисткой после того, как президент Дмитрий Медведев и премьер-министр Владимир Путин в 2011 году объявили, что меняются должностями, и Путин вернется на пост главы государства:
«Я очень хорошо помню 24 сентября 2011 года, когда была вот эта рокировка. И вот это как-то вот, то что вот „Ой, ребята, мы поменялись“, это как-то меня оскорбило до глубины души. И при этом я еще как бы даже не понимала. А почувствовала, что это какой-то очень исторический момент»
Ирина участвовала в последовавших протестах и проходила обучение, чтобы стать наблюдателем на президентских выборах в марте 2012 года. И вот начинается подсчет голосов — и ее, несмотря на сопротивление, выдворяют с избирательного участка,. Позже приходят официальные результаты…
«…вот тогда я четко осознала, что как бы вариантов два. Или международные аэропорты или попытаться что-то изменить. Вот ну и очевидно, я выбрала второй». (Смеется.)
С тех пор Ирина уже не раз баллотировалась на местных выборах и не пропускает ни одной демонстрации либеральной оппозиции.
днако присоединение к протестной активности может быть и не столь внезапным, — например, если ему предшествует многолетняя социализация в семье. Такой опыт облегчает включение и продолжает оказывать влияние во время протеста, это в некотором смысле самоподдерживающийся процесс.
Анна из Омска вспоминает, что ее родители всегда ходили на выборы, и день выборов был для них как праздник.
«В 2011 году перед выборами в Думу российскую как раз началась кампания, что обязательно нужно идти на участки избирательные наблюдателями.
На участке я старалась, хорошо подготовилась, проштудировала все законы, памятки, пришла подготовленная… Там был ужас какой-то. Фальсификаций не было, но члены комиссии настолько законы не знали, так все безобразно делали. Я с ними ругалась, сейчас понимаю, что слишком эмоционально, но в итоге добилась, чтобы вся процедура была соблюдена, по закону. Мне это понравилось.
Первые митинги на следующий день, там собрались наблюдатели, а потом были митинги по всей стране и у нас в Омске, и это было так здорово, было столько людей, ты видишь, что в Омске, оказывается, столько единомышленников, и какие-то известные, ты раньше их только читал, а теперь они рядом стоят. Все было очень здорово».
Здесь отчетливо видно, как определенные биографические обстоятельства в сочетании с высокоэмоциональными переживаниями могут быть сильнее рациональной логики, лежащей в основе проблемы коллективных действий. В отличие от случаев Славы и Ирины, пример Анны также показывает, что политическая активность и протест не обязательно возникают из-за опасности для личного мира ч еловека или абстрактно-политических угроз. Любопытство, удовольствие от совместной деятельности или желание самому строить свою судьбу также могут выводить людей на улицы.
Российская команда исследователей из Лаборатории публичной социологии познакомилась со многими людьми, которые в результате протестов, начавшихся с митинга на Болотной площади, сформировали небольшие группы, чтобы преобразовать свой протестный опыт в конкретные «малые дела », например защиту парков и скверов. Так они стремятся возродить локальное гражданское сообщество и стимулировать политическую активность.
изненные пути, приведшие Славу, Анатолия, Ирину и Анну к протесту, не единственно возможные, но очень типичные. Они позволяют критически взглянуть на проблему коллективных действий, показывая, что протест едва ли можно объяснить, если пытаться уложить человека в узкие рациональные рамки. Тот, кто сопоставляет собственные издержки и количество приложенных сил с тем, что может принести протест в случае успеха, вряд ли решит, что пройти по улице с транспарантом или начать скандировать лозунги — стоящая идея.
Чтобы понять мотивацию протеста, нередко нужно принимать во внимание иные п обудительные причины. С одной стороны, это моральный шок и экзистенциальная угроза. В таких случаях протест кажется последним шансом выйти из невыносимой ситуации, независимо от того, что к ней привело — жизненные обстоятельства или моральные убеждения. Люди делают вывод, что сильно ограничены в своих возможностях, так что, по крайней мере в собственном восприятии, вынуждены протестовать.
С другой стороны, существует радость единения и чувство локтя: если протест доставляет удовольствие, становится событием, которое не хочется пропустить, то проблема коллективных действий устраняется сама собой. С экономической точки зрения протест в этом случае становится избирательным стимулом, предлагая участникам личную выгоду и пользу независимо от достижения поставленных целей. Так среди протестующих распространяется позиция: кто остался лежать на диване, тот сам виноват.
Вот еще несколько человек представляются и рассказывают, ради чего и против чего они протестуют:
На вопрос «Что побуждает людей протестовать?» можно ответить и другим способом — при помощи опросов .
Ян Матти Дольбаум изучал политологию и славистику в университетах Гейдельберга, Санкт-Петербурга, Майнца и Лондона. С лета 2016 года он занимается научным проектом Life after the end of a protest cycle: development paths of local protest in electoral authoritarian regimes. The case of Russia 2011-2016, реализуемым Исследовательским центром Восточной Европы при Бременском университете. В рамках проекта он пишет диссертацию, посвященную политическим и социальным условиям развития протеста, с акцентом на локальном протесте в России.